Казалось бы, в условиях польского нажима объединение двух направлений галицкого национального движения бьшо бы не только реально, но и весьма полезно. Деятельность Наумовича, писавшего свои книжки для народа отнюдь не на русском литературном языке, показала, что языковые различия вполне преодолимы. Надежд на политическое объединение с остальной Русью при тогдашнем раскладе европейских политических сил не было никаких, и вполне возможно бьшо бы работать совместно на благо родного народа. Но будущее показало, что этого не могло произойти. Переломным стал 1890 год. После предварительных совещаний с наместником Галичины Казимиром Бадени и митрополитом Сильвестром Сембратовичем, депутат галицкого сейма Юлиан Семенович Романчук провозгласил проект нацио-нально-политического соглашения галичан с поляками, получившего название „Новая эра". В заявлении Романчука содержалось утверждение „национальной отдельности" „русского" народа от „российского", приверженности и преданности „папе и католицизму, а также православным греческим обрядам" [87, с.53; 122, с.321]. Сам облик Романчука, достаточно противоречивый, дает представление о сложности национально-политических реалий тогдашней Галичины. Духовный вождь укранофильской партии, Романчук был членом верного древнерусским традициям Ставропигийско-го института с 1867 года. Избранный в 1891 г. в австрийский рейхсрат (парламент) Романчук полностью не оправдал возлагавшихся на него надежд. „Он стоял за неприкосновенность греко-восточного обряда, не думал об истреблении русофилов, осуждал всякое злоупотребление власти, какой бы партии оно ни касалось" [122, с.322] и т.д. Таким обра-юм, он уже не мог стоять во главе сторонников „Новой >ры", должен был уйти в оппозицию, его место занял Александр Барвинский, и „Новую эру" иногда даже называют •рой Романчука и Барвинского. Романчук. прожил 92 года и как старейший член Ставропигийского института во „Временнике" на 1933 год удостоился некролога, в котором мы читаем: „Романчук был убедительным поклонником Австрии, которой служил даже во вред интересам родного народа и славянской идеи. Как депутат галицкого сейма и австрийского парламента был орудием в руках заправил хитрой дипломатии. Когда очнулся, было поздно. Провозглашенная им „Новая эра" в 1890 г. была нужна польской политике и созрела в Вене. Убедившись в том, что пал жертвою, Романчук вскоре вырекся (отказался) своего детища и начал даже борьбу против гр. Казимира Бадени. Однако несколько спустя пошел на уступки. Как политик не отличался большими способностями" [20, с. 133]. Хотя не только историограф, но и свидетель событий Свистун считает, что „Новая эра" не ослабила старорусской партии, а напротив скрепила ее, члены ее, закаленные в тяжелой борьбе, приобрели больше опыта и стали с большим благоразумием относиться к другим партиям" [122, с.322], однако удар был достаточно силен, а за ним последовал еще один, исходивший непосредственно из Вены.

В 1892 г. во всех школах Галичины было введено в обязательном порядке фонетическое правописание. Инициатива принадлежала, как можно понять из развития событий, тому же Сильвестру Сембратовичу. В 1891 г. состоялся униатский синод, выступивший с инициативой: заменить этимологическое правописание в официальных документах, а главное, в школьном обучении на „кулишовку", т.е. на украинское пра-нописание. Этим подрывалась возможность легко читать русские книги, к тому же этимологическое, принятое в дореволюционной России правописание, бьшо привычно населению [89, с. 136]. Разумеется, нАакого широкого обсуждения предполагаемой реформы не бьшо, одобрил ее некий послушный львовский училищный совет и вследствие его меморандума министерство вероисповеданий и народного просвещения ввело официально во всех школах Галичины фонетическое правописание [87, с.53 - 54]. Одновременно, по формулировке Свистуна, после объявления „Новой эры" начался против русского литературного языка настоящий крестовый поход. Воспитанникам Львовской духовной семинарии запретили обучаться ему, у учеников стали отнимать книжки, написанные на литературном русском языке, общества студентов „Буковина" в Черновцах и ,Академический кружок" во Львове были закрыты, „правительственные и автономические ведомства стали возвращати сторонам письма, писанные по-русски под предлогом, что они „не на чистом русском языце"[122, с.324]. Еще один частный эпизод 90-х годов следует упомянуть, т.к. он явился предвестником новых явлений в русском движении Галичины. В 1890 г. начал выходить журнал „Народ", орган радикальной партии Галичины, под редакцией Ивана Франко и Михаила Павлика. И неожиданно в 6-м номере журнала за 1891 год в этом украинском журнале появляется на русском языке статья тогда восемнадцатилетнего Юлиана Андреевича Яворского, в будущем одного из активнейших деятелей русского движения. Статья называется „Новая эволюция среди москвофилов" и написана, по свидетельству редакции, „с ведома более широкого круга львовской москвофильской молодежи". Как резюмирует статью В.А.Малкин, „Ю.Яворский обратился с призывом к „москвофилам" и „украинофилам" прекратить бесконечную литературную и языковую полемику и сообща взяться за живое дело, чтобы „со временем вывести нашу бедную Рутению из хаоса, в котором она блуждает''. Ю.Яворский одинаково осудил и руководителей реакционного „москвофильства" за их симпатии к царскому правительству, и вождей буржуазного „украинофильства" за их низкопоклонство перед Веной и Римом... Ю.Яворский отмежевывается от „старших москвофилов" и в вопросе о „единстве всего русского народа от Дуная до Урала". Он считает, что такое единство „пока, в теперешнем положении вещей, такая же несбыточная мечта, как, например, общность имущества". Главную задачу интеллигенции он видит в труде на благо народа и убеждает ее облегчить участь „угнетаемых меньших братий"... Выступление Яворского „вызвало переполох" в органе старорутенской партии „Червонная Русь". Редакция „Народа" взяла под защиту своего корреспондента и в одном из следующих номеров поместила вторую статью того же автора. Ю.Яворский вновь повторил свои мысли о необходимости „забыть вопрос об единстве с целым русским народом или самостоятельности от него, отложить на лучшие времена литературные и языковые споры" и стремиться „только к одному, к освобождению бедного нашего народа от ига всяких паразитов" [70, с. 123 - 1.24].