Говоря об образно-понятийном контексте дхармашастр, нельзя не остановиться еще на одном круге образов, в котором жизнь человека находила свою наиболее обобщенную этическую оценку. Речь идет о растительной метафорике, игравшей в дхармических сочинениях важную роль.

Наиболее концентрированное выражение растительная метафорика нашла в уже упоминавшейся выше артхаваде, предлагаемой Апастамбой в конце раздела, посвященного описанию одной из главных санскар — свадьбы (11.2.2—5): «При исполнении (членом) каждой варны своей дхармы — высшее, неизмеримое счастье. Потом, при возвращении (на землю), человек посредством остатка плода деяний достигает рождения в (достойной) •семье, красоту, (приятный) цвет, силу, мудрость, проницательность, богатство (и вновь) исполнение дхармы. После этого он счастливо вращается между двумя мирами, подобно колесу. Рост плода (у него), так же как у семени трав и деревьев, зависит от качеств поля и его обработки»⁴³. Разъясняя смысл последнего сравнения, комментатор Харадатта пишет: «Как у семени трав, начиная с риса, и деревьев, начиная с манго, рост плода зависит от качеств (самого) поля и его приготовлений (санс-кара)...,—так же следует рассуждать и в случае человека, чьими приготовлениями являются гарбхадхана и пр.»⁴⁴. Если воспользоваться последним советом Харадатты и «порассуждать» о семантике предлагаемого Апастамбой сравнения, то в не?! обнаруживается целый ряд сопоставлений, в той или иной степени характерных для всей дхармической традиции в целом: плод деяний — реальный плод, остаток плода — семя (зерно), человек — поле, деяния человека — различные виды обработки (санскары) поля. Благодаря этим опосредованиям жизнь человека представляется как выращивание плода на себе самом, а его деяния — как прнуготовления тела-поля к посеву, в котором роль зерна играет остаток плода.

Здесь идея добродетельной жизни прямо увязывается с образом плодоносящей земли. Образы плодородия становятся носителями этической оценки жизни индивида. Однако не только его. С этими же образами увязывалась также идея дхармично-го общества в целом и соответственно идея праведного управления страной. Именно это и обусловливало чрезвычайную

Едуктивность метафор плодородного круга в артхавадах, свя-ных с царской тематикой.

Царь издревле занимал в Индии вполне определенную пози-_ню в связи со взаимоотношением двух миров: он «податель дождя» «муж земли» (бхупати, притхивипати и т. п.) и в этом своем качестве ответствен за ее плодородие. Поскольку же образы плодородия наполнялись этическим содержанием, постольку отношение царя к земле все больше превращалось в ¦ростую метафору политики, содержащую, однако, этическую оценку его деятельности по отношению к подданным. Теперь любое дхармичное деяние правителя, содействующее выполнению подданных своих дхарм (а следовательно, и выращиванию ими благих «плодов»), совпадало по образу с актом, содействующим плодородию земли.

В этом отношении особенно примечательной оказывается метафорика, связанная с одним из центральных понятий древнеиндийской науки управления — дандой⁴⁶. В момент своего становления в качестве политического термина данное понятие, несомненно, соотносилось с образом жезла как орудия наказания или защиты. Тем более показательно, что в оценочных суждениях дхармических текстов отмечаются случаи наполнения его новой (сексуальной) образностью: