® [Забылин 1880, с. 27—28]. Иногда конструкция несколько усложнялась: сделанный из веничных прутиков мостик клали на чашку с водой и помешали все это сооружение под кровать гадающей девицы [Смирнов 1927, с. 58; Иванов 1907, с. 64].

^м Суть этого обряда сводилась к тому, что, во-первых, косу невесты расплетали в ее родительском доме и, во-вторых, венчалась невеста с распущенными волосами. О региональных различиях, наблюдавшихся при его проведении, см.: [Колесницкая. Телегина 1977, с. 112—113].

⁴⁶ Наблюдающееся в ряде мест подвенечное мытье жениха трактуется обычно как явление вторичное по отношению к бане невесты [Гура 1978, с. 78]. с нашей точки зрения, баня жениха в качестве бытового явления вполне могла появиться и синхронно с баней невесты, однако неадекватность этого действия общему «соединительному» смыслу жениховой обрядности препятствовала его превращению в ритуально значимый акт.

щенными волосами, расплетать косу женщине во время родов (и, наоборот, девице по смерти родителей [Радченко 1888, с. XVII; Зеленин 1914, с. 456]) и кончая приметами, в которых расплетание косы рассматривалось как несомненный знак грядущей «дизъюнкции». В этот же ряд попадает и обрядовое расплетение косы невесты перед ее отъездом из отчего дома к венцу. «Дизъюнктивная» семантика данного действия в контексте свадебной тематики не вызывает сомнений. Об этом говорят н материалы сонников, единодушно интерпретирующих расчесывание девицей своих волос во сне как верный показатель скорого замужества, и широко распространенный способ гадания, предписывающий девице, желающей во сне увидеть своего суженого, класть на ночь под подушку гребень, и непосредственное увязывание в самом свадебном обряде тем расплетания косы невесты и смерти ее родителей (полное расплетание волос иногда допускалось лишь для круглой сироты {Никифоровский 1897, с. 61; ср. Чубинский 1877, с. 585]. Наиболее показательным, однако, представляется другой обычай —на время расплетания косы сажать невесту на пустую дежу, т. е. на кадку, в которой квасили и месили тесто на хлебы.

Исходя из введенного выше понятия адекватности, мы можем утверждать, что «расплетание косы» обладает той же смысловой направленностью, что и «сидение на деже». Семантика же последнего реконструируется в целом достаточно просто: поскольку дежа являлась предметом внешним и посторонним по отношению к избе (она хранилась, как правило, в клети), «сидение» на ней неизбежно приобретало «дизъюнктивную» окраску . Но почему именно на деже, ведь существовали предметы с более сильной «дизъюнктивной» семантикой? Чтобы разобраться в этом вопросе, обратимся к одному интересному обычаю, связанному с выпечкой хлеба. Если в семье были девки а выданье, то, когда пеклись хлебы, нельзя было оставлять дежу в избе — пренебрежение этим запретом грозило надолго задержать желанное замужество [Калинников 1916, с. 49; Селиванов 1886, с. 76]. В данном случае «логика» построения обрядового поведения представляется более прозрачной. «Выпечка хлеба» с присущей ей «соединительной» направленностью вос-вринимается как действие, скрепляющее всех членов семьи. При наличии заневестившихся дезиц оно оказывается явно неадекватным складывающейся ситуации, но в то же время совершенно ¦еобходимым с бытовой точки зрения. Разрешение этого конфликта идет через изменение структуры самого действия. Чтобы вонизить неадекватность «печения», ритуально маркируется связанное с ним действие с сильной «дизъюнктивной» направленностью: после того как хлебы посадят в печь, дежу нужно сразу же вынести из избы. Таким образом, с точки зрения пространственной схемы пустая дежа оказывается в той же позиции, что ¦ будущая невеста. Наличие в сознании данной моторно-топо-логической ассоциации, возникающей непосредственно в ходе повседневной жизни, и обусловило использование дежи в обряде расплетания косы в качестве своеобразного «дизъюнк-тора».