Главное, что открывает путь к дальнейшему исследованию, заключено в самом методе нашего анализа, ориентированного на изучение культуры в контексте исторически складывающейся системы деятельностных отношений. В рамках принятого нами методологического принципа деятельности решение проблемы исторического развития советской культуры целиком переводит-ся в русло уже выявленных ранее универсальных закономерностей формирования культуры «теоретического» типа. Соответственно в центре внимания сразу же оказываются важнейшие социальные процессы, сопровождавшие констнтуирование Советского государства,— революция, гражданская война, коллективизация, индустриализация, массовые репрессии и т. п. Именно их следует рассматривать теми основными видами деятельности, внутри которых шло становление чрезвычайно специфических по своему содержанию субъективных регуляторов поведения, предопределивших, в сущности, политическую направленность всей советской культуры, во всех ее диверсификацнонных проявлениях — и в официально признанных ее образцах, и в ее неофициальных, «диссидентских» вариантах.

Помимо этой общей методологической посылки, прямо вытекающей из нашей работы, не меньшее значение имеют и два других ее конкретных положения, которые неизбежно приходится учитывать, коль скоро речь заходит о начальном моменте в историческом движении советской культуры. Первый из них касается того культурного типа, который являла собой русская крестьянская патриархальная традиция второй половины XIX в. Проведенный нами анализ ее обрядовой и фольклорной составляющих, так же как и исследования Г, И. Успенского производ-ственно-бытовой жизни деревенской общины, дает достаточно оснований утверждать, что крестьянская культура была культурой симпрактической по своим наиболее существенным, типологическим, признакам. Но если мы согласимся с этим утверждением и признаем его справедливость, сразу же изменится вся перспектива дальнейшего исследования. Мы просто обязаны будем учитывать, что в случае с крестьянством мы сталкиваемся не столько со сменой содержательной парадигмы внутри уже сложившегося типа «теоретической» культуры, сколько с начальным этапом его становления как такового. Вместо привычных, в целом малосодержательных и абсолютно абстрактных рассуждений о культурной отсталости крестьянства, о крайне негативных последствиях этой отсталости, сказывавшейся в деформации гуманистических принципов социалистической идеи и т. п., придется ясно сказать, что с общих культурно-историче-ских позиций вовлечение крестьян в революционные преобразования (и соответственно выведение их из-под «власти земли») означало одновременное их приобщение к качественно новому для них, «теоретическому» типу культуры. И хотя последний оказывался представленным в их сознании в самой варварской и примитивной форме (наподобие той, которая засвидетельствована в платоновском «Котловане»), тем не менее можно, видимо, считать, что именно с этого момента типологический рубеж уже был преодолен ими (по крайней мере в тенденции).