С начала XX в. русский литературный язык завоевывает в Галичине все более прочные позиции. Это было связано с убеждением русских галичан, что поскольку русины составляют неотъемлемую часть всего русского народа, они долж-ttbi использовать в качестве литературного „общерусское" достояние - русский литературный язык. (Недаром ныне современный русский исследователь пишет, что сам этноним „русские" на протяжении веков использовался всеми ветвями восточнославянского этноса - и великорусами, и белорусами, и малорусами (украинцами) как самоназвание [19, с 9]. В среде молодых и самых юных русских галичан с начала XX в. прослеживается стремление влиться в поток общерусской культуры, передовой, либеральной, культуры единого великого народа. Причем и тогда, да и много позже, русские галичане понимали, как правило, Россию и ее культуру как нечто единое, не примыкая к какому-то одному направлению русской политики или общественной мысли.

Доходившие из России революционные идеи, а порой скорее даже настроения, находили отклик у значительной части галицко-русской молодежи. Показательным в этом отношении стал небольшой эпизод, который приобрел неожиданно даже скандальный характер.

В последней четверти XIX в. во Львове существовало студенческое общество ,Академический кружок", а после его закрытия москвофильское литературное студенческое общество „Друг". Его силами организовывались лекции, изучение русского литературного языка, беседы, литературные чтения. Количество членов к 1905 году насчитывало 124 человека. 30 января 1905 г. состоялось торжественное заседание, посвященное 10-летию ,Друга". В отчетном докладе, подготовленном студентом Г.И.Навроцким, наряду с данными о количестве членов и культурной деятельности общества за десятилетие, были оглашены и сведения о том, что на съезде карпато-русского студенчества в сентябре 1902 г. прозвучало требование реорганизации русско-народной партии, „соответствующее духу времени", что „более живая часть молодежи", к которой принадлежит большая часть членов „Друга", требует настоятельно такой реорганизации, с чем не соглашаются предводители партии. А студент Б.Ф.Глушкевич в своей пылкой речи горячо говорил о борьбе русского гения „за священную идею свободы". „Русский гений", - восклицал он, - действительно страдал за свою идею: Рылеева ведь повесили; Достоевскому смертный приговор был заменен 10-летней каторгой; Пушкин был сослан в глухую деревню за две нерелигиозных строки в одном частном письме; Лермонтов был в тюрьме за стихотворение „На смерть Пушкина"; Чернышевский был сослан в Восточную Сибирь и провел там 19 лет. В тюрьме написал он целый свой роман „Что делать?". Глеба Успенского тоже не миновала тюрьма: - он был даже наказан 25 розгами. Толстого же недавно отлучили от православной церкви, а Горькому угрожает ныне виселица". При этих словах известный уже нам русский консул Пустошкин и несколько москво-фильских лидеров, присутствовавших на собрании, демонстративно покинули зал. А горячий докладчик продолжал свою пылкую речь и закончил ее призывом принять в свое сердце русскую идею, а „русская идея - свобода, и русская идея - любовь, и русская идея - всемирное братство, и русская идея - мир... Не громы пушек правят народами и судьбами человечества, -воскликнул под конец оратор, - только эти незримые, тихие идеи, ибо всякая высокая идея есть жизнь и огонь, и движущая творческая сила!" [56, с.130 - 131]. Речь очень понравилась сотруднику украинского народовского органа „Дшо", доктору И.Копачу, он кратко изложил в „Дше" сведения о вечере и довольно подробно -речь Б.Глушкевича.